Строительная деятельность митрополита Филиппа

И те же заморские гости оставляли восторженные отклики об интерьерах московских бояр. Архитектурные секреты средневековья уничтожались не то чтоб последовательно, но долго и в итоге – до основания. Иван Грозный с опричниной погубил массу бояр, Лжедмитрий прививал польские традиции, при этом даже знати было не до строительства, Алексей Михайлович своим примером насаждал деревянное зодчество. Подвёл черту Пётр I утром стрелецкой казни, когда около двух тысяч людей, знакомых с секретами древнего мастерства, были обезглавлены, а единственно верной стала западная архитектура.

Тем не менее, говорить об отсталости и примитивизме русской строительной школы в эпоху средневековья, как минимум, несправедливо. Достаточно вспомнить строительную деятельность боярина Фёдора Колычева, вошедшего в историю под именем митрополита Филиппа. Это один из наиболее ярких, загадочных и трагичных персонажей русской истории. Его служба началась при дворе великого князя и совпала по времени с неудачной попыткой Андрея Старицкого поднять восстание против Елены Глинской и её малолетнего сына Ивана IV. Отношение будущего митрополита, которому на тот момент исполнилось 30, к восстанию неизвестно, однако многие из его родственников были казнены, другие попали в тюрьмы. Сам Фёдор тайно покинул Первопрестольную и, не открывая имени, стал послушником в Соловецком монастыре. Стеснённый быт, скудная пища, отсутствие развлечений и культурной жизни не сломили боярина. Хотя не прошло и года, как он столкнулся с новым испытанием: деревянная обитель сгорела практически дотла. Фёдор, постриженный в монахи под именем Филипп, наравне со всеми выполнял рутинную работу, однако по мере возможностей внедрял технические новшества, облегчающие тяжёлый физический труд. И сделал головокружительную для своего времени карьеру: уже в 1548 году, то есть через 11 лет после прихода в обитель, игумен Алексий указал на него как на своего преемника.

Размах хозяйственной деятельности, которая развернулась при новом настоятеле, не имеет аналогов в отечественной (а, возможно, и мировой) истории. На оторванном от цивилизации острове Филипп организовал кирпичный завод и наладил металлопроизводство. 72 озера были объединены системой каналов. Проточная вода поступала непосредственно в Кремль. От её напора работала мельница, а подземные печи позволяли круглый год черпать из колодца горячую воду. Зерно автоматически подавалось в мукомольню, без участия людей квас разливался по бочкам. При Филиппе были проложены пригодные для проезда дороги, сохранившиеся поныне. Деятельный игумен акклиматизировал лапландских оленей и перекрыл несколько морских заливов дамбами: сюда выпускалась пойманная летом сельдь. Осенью во время штормов её оставалось только вычерпывать и солить. С большой земли был налажен «импорт» огурцов и рыжиков, а в монастырских вотчинах стал вестись денежный расчёт.

В 1551 году Филипп присутствовал на Стоглавом соборе, где сблизился с Иваном Грозным. Вскоре монастырю были жалованы новые земли, сняты пошлины на продажу значительного количества соли и закупку зерна, кроме того, царь лично жаловал внушительные суммы на каменное строительство, ведь Соловецкий монастырь был северным форпостом государства и представлял не только духовное и хозяйственное, но и военное значение. Надо заметить, что ближайшие постройки из кирпича в то время украшали Великий Устюг – на 500 километров южнее, расположенные на материке, где проще было задействовать крестьян для работ и не было проблем с доставкой извести и банального провианта.

Приглашённые Филиппом зодчие за пять лет отстроили крупнейшую в стране трапезную палату, с примыкающей к ней тёплой церковью, келарской и подклетями, в которых разместилась пекарня и другие жизненно важные службы. Объём трапезной позволял рассадить за столами более 400 человек, хотя братия тогда исчислялась двумястами. Едва закончив стройку, настоятель взялся за новый проект – возведение грандиозного соборного храма.

На основанном Филиппом кирпичном заводе механизированными были практически все процессы: с помощью волов глина глина распахивалась и доставлялась к месту производства, лошади равномерно месили массу. Доставка кирпичей на верх строящихся стен осуществлялась без непосредственного участия людей. Если учесть, что строительный сезон в среднем составлял четыре месяца в год, когда можно было привезти крестьян с большой земли, а известь доставляли с Северной Двины по 300 километровому маршруту, масштаб строительных работ и сложность архитектуры впечатляет ещё больше.

Так, площадь трапезной палаты составляет более 500 квадратных метров, при этом своды держатся на одном центральном столбе четырёхметрового диаметра. Единственный случай, когда в воплощении такого объёма строители обошлись без использования стальных распорок. О массивности конструкции говорит и тот факт, что полы в трапезной (а под ней на первом ярусе располагались службы со сводчатыми потолками) изначально были кирпичными. Здесь же успешно функционировала отопительная система, которую в конце XVIII века безуспешно пытался распространить в России архитектор Николай Львов и которая получила заслуженное признание лишь в канун ХХ века. Система полых ниш в кирпичной кладке проходила в непосредственной близости от дымоходов и имела выходы на разных этажах здания. Благодаря этому создавалась постоянная конвекция тёплого воздуха и коэффициен полезного действия печей возрастал в несколько раз.

Преображенский собор строился с 1558 по 1566 год. По высоте храм превосходил даже Успенский собор Московского Кремля, по архитектурному замыслу не имел аналогов. Стены, достигающие у основания шестиметровой (!) толщины, выстояли даже под шквальным огнём двух английских фрегатов во время Крымской войны в середине XIX века. Впервые на Севере в окнах были использованы цветные мозаичные стёкла вместо пластинок слюды, в это же время бронзовые колокола вытеснили примитивные каменные клепала, которыми довольствовалась обитель. Таким образом, Филиппу, по меткому выражению В.О. Ключевского удалось «перенести за ограду Соловецкого монастыря, где ещё не совсем изжиты были традиции и строгость нравов первых поселенцев острова, привычки и широкий размах жизни крупной боярской вотчины».

Иван Грозный, довольный строительством прочных стен, выслал на Соловки бывшего игумена Троице-Сергиевой лавры Артемия. В сопроводительной записке говорилось: «Пребывати же ему внутрь монастыря с великою крепостию и множайшим хранением, заключену ж ему быти в некоей келье молчательной, да яко и тамо душевредный и богохульный недуг от него ни на единого же да не распространится». Филипп проводил с узником долгие душеспасительные беседы, закончившиеся единственным в истории монастыря успешным побегом заключённого. Что любопытно, заточён был Артемий за ересь, а в Литве стал ярым проповедником православия…

Буквально перед окончанием строительства Филиппа вызвали в Москву. Царь «понужал» его принять митрополичий сан. Что руководило Грозным: потребность в духовном или хозяйственном наставнике (Колычев был на 23 года старше Иоанна), боязнь умного и независимого хозяина северных земель, многоходовая изощрённая месть боярину, возможно, принимавшему три десятилетия назад участие в заговоре, потребность в реальной, а не мнимой оппозиции… Так или иначе, Филипп понимал всю тяжесть и возможные последствия царской милости и прямо поставил условием своего согласия отмену опричнины. Ответ был весьма лаконичным: чтобы «в опришнину и в царской домовой обиход не вступался, а на митрополью бы ставился».

Перемирие или сотрудничество длилось год. За это время в стране не было значительных репрессий, а Филипп, исполняя свои новые обязанности, заботился о северной обители, с которой был связан без малого 30 лет и где поставил настоятелем своего ученика Паисия, возвёл в столице несохранившуюся до наших дней церковь во имя Соловецких основателей Зосимы и Савватия. Но казни развернулись с новой силой. Митрополит пытался увещевать царя с глазу на глаз, потом решился на публичное выступление в Успенском соборе – в присутствии Иоанна, опричников и скоплении простого народа.

Митрополит уходил из Кремля и жил в простых кельях, но царь вновь и вновь требовал играть роль высшего церковного иерарха. А Филипп вновь отказывался благословлять Грозного, вновь обличал опричнину. Непреклонность митрополита смущала Иоанна, кровопролития на время прекращались, но возобновлялись всё скорей и с большим размахом.

Осенью 1568 года, в конце навигации на Соловки была направлена следственная комиссия. Путём угроз и подкупа были собраны обвинительные материалы, а главным лжесвидетелем стал доставленный в Москву игумен Паисий. 8 ноября во время богослужения в Успенском соборе был зачитан приговор, Филипп низведён с митрополичьей кафедры, переодет в простую монашескую рясу и на дровнях увезён в заточение. Обычно развязка бывала изощрённой, жестокой и короткой. С Филиппом всё начиналось «по сценарию»: казнили десять Колычевых, родственников низложенного митрополита, голову самого близкого – племянника – доставили в темницу. Но, вероятно, Грозный по-прежнему боялся волевого старца: его не сожгли и не затравили собаками, а заключили в тверской Отрочь монастырь – отдельную келью, где была даже некая лежанка с изголовьем (подушкой) и охрана, обязанная заботиться о здоровье Филиппа.

В конце 1569 года Иван Грозный выступил в поход по следам своего деда – покорять вольнолюбивый Новгород. Царя вновь манил запах крови: бессмысленная кампания стола жизни каждому третьему новгородцу, ослабила северные рубежи страны, потребовала переброски войск со стратегически важных участков. Окончательно было предано забвению новгородское зодчество, единственное на Руси, не пострадавшее от Золотой Орды. Накануне Рождества Иоанн с опричниками продвигался с юга на север по тверским землям. 23 декабря вечером в келью Филиппа заглянул глава опричнины Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, как водится, за благословением. Что ответил узник, да и успел ли ответить – неизвестно: Малюта Скуратов взял изголовье и задушил старца.